Осада (СИ) - Страница 52

– Я так и подумала, что Марина к вам пошла, – продолжила она. – Хотя по идее должна была зайти в дом… она мне говорила, что страсть как боится оставаться там ночевать одна, с той поры как Алексей сдох.

– Да что вы говорите такое?

– А что думаю, то и говорю. Сволочью был, сволочью умер. Как и мамаша ее, оба теперь на одной сковородке жарятся.

Отец Дмитрий занес руку для крестного знамения, механически. Но был немедленно прерван.

– Вот только давайте без меня все это выделывайте. Терпеть не могу все эти поповские штучки. И в рясы наряжаетесь, и на каждый купол креститесь. Просто неприятно смотреть. И что дети потом подумают.

– Полагаю, нечто душеспасительное, – отрезал батюшка, начиная раздражаться.

– Вам и так уже все отдали, даже детей несмышленых. Вроде Марины. Ну, так вы ее с детства обхаживали, я тут уж ничего поделать не смогу.

– И на том спасибо.

– Вы всем малолеткам мозги и промываете. И что Земля на четырех апостолах держится, и что создана на той неделе. Они вам в рот смотрят да верят с охотою. А потом удивляются, почему другие не так говорят. И еще обижаются, когда правду слышат, а не вашу ахинею двухтысячелетней давности.

А она с пунктиком, заметил про себя отец Дмитрий. Может быть, не просто так сейчас выливает на него эти помои, может, что-то с ее собственной дочерью не так. Он не знал об Алле Ивановне ровным счетом ничего, Маринка не рассказывала, видно, тоже ее не жаловала. Да и то сказать, свидеться во время редких приездов не пыталась. Хотя одно время, когда Маринке стукнуло семь, и она пошла в школу, ее тетка старалась привлечь племянницу на свою сторону, как могла. Задаривала всячествами, куда-то возила. Отец бесился, едва встречал их вместе, вот только физически тетка была сильнее и давала отпор. Потом, когда мать Маринки умерла, Алла Ивановна сделала еще одну попытку. Хотела устроить племянницу, перешедшую во второй класс, в пансион – и снова получила отказ.

Несмотря на отца, пьяницу и дегенерата, не хочет Марина нормальную жизнь видеть, – кричала она батюшке в лицо. – Я не хочу измышлений, но это явно ваша пропаганда. Ваша и ничья иная.

А то, что отец Дмитрий хотел взять над ней опекунство, ибо отец Марины, кроме побоев, ничего не давал дочери, Алла Ивановна считала не меньшим злом для ребенка. О чем, не сдержавшись, вылила полным ушатом на него. И добавила сейчас.

Нет, подумалось, отцу Дмитрию, едва ли у нее есть дочь. Алла Ивановна была немолода, чуть за сорок, но то старание, с коим она пыталась вырвать Маринку из поселка, те чувства, что пыталась испытывать к ней тремя годами ранее, пытаясь заменить ей мать, живую или умершую, неважно, – все это говорило о глубоком душевном одиночестве «мымры».

– Последнее дело, когда попы в школу лезут, – резко продолжила она, никак не успокаиваясь. Уже и сотрудник ФСБ смотрел на нее с явным раздражением; закончив говорить, он хотел подойти к батюшке, да монолог Аллы Ивановны не давал. – Последнее. Хорошо, наш пансион частный, мы от программы нашего сдвинутого на религии государства не зависим. А то бы ведь ввели нам эти «Основы православия», эту пятиминутку ненависти, понесли бы грязь в чистые души. Вы ведь только тому и рады.

– Да, мы только тому и рады, – четко ответил отец Дмитрий. – Помимо вашего мнения ученикам небезынтересно и мнение Церкви. А час в неделю, это не так много.

Только тут он заметил странное в ее словах. «Наш пансион» – так вот, значит, с кем он имел дело все это время. Он усмехнулся даже. Менее всего Алла Ивановна походила на учительницу. Может она директор или завуч этого пансиона. У него в школе была такая завуч – тоже злая, как невесть кто, и жутко несдержанная, он только и запомнил ее фамилию – Петянкина. И ор в коридоре школы на еще одного ученика, попавшегося на беготне по коридору, на позабытом дома пионерском галстуке, – «голову бы ты лучше забыл дома, а не символ, идиот», – на отсутствие значка с юным дедушкой Лениным…. Последнее как раз про него. Он был во времена Петянкиной октябренком, сейчас даже странно это представить. Такой резкий переход из верования в веру. Или закономерно? Наверное, психологи составив подробный портрет отца Дмитрия, пришли к мысли, что быть может, именно завуч сыграла не последнюю роль в его перемене.

– С первого же класса? И для детей татар, евреев, калмыков тоже? Они чем перед вами провинились?

– Вы же вроде против религии вообще. Или для детей этих народов вы решили сделать исключение? – он никак не мог сдержать себя и продолжал этот разговор.

– Основы своей культуры – вот что обязан знать ребенок всякой национальности. И это прививать должны не попы, а родители, среда, общество. Да, учителя, в том числе. Но никак не духовная армия патриарха Кирилла со страхом божьим.

– Видимо, православие это уже не культура. И Андрей Рублев для вас пустой звук и Феофан Грек. А то, что вы творите с историей, уму непостижимо. Ваш «эффективный менеджер» Сталин это уже из ряда вон. Как и вся эта советская ностальгия.

– Будь моя воля, я запретила бы ходить в церковь по религиозной нужде всем, не достигшим совершеннолетия. Вот получил паспорт, вроде как стал самостоятельным человеком, даже голосовать с того дня можешь – тогда сам и решай. Что для тебя бог и где он.

Хвала Всеблагому, вмешался лейтенант. Он вежливо, но настойчиво покашлял за спиной разошедшейся тетки, а потом, когда это не возымело никакого действа, осторожно положил ей руку на плечо. Алла Ивановна вздрогнула, резко обернулась.