Осада (СИ) - Страница 41

– В точности, товарищ генерал-полковник. И потому я еще раз прошу вас, отдайте приказ об уничтожении села Мели с воздуха. Повторяю, это единственный выход.

Корнеев по-прежнему молчал. Молчал и Петренко. Пауза продолжала тянуться, натягиваться, и уже позванивала в тревожном беспокойстве – еще немного и она разорвется.

– Я прежде переговорил с вами насчет пленных, – неожиданно произнес Корнеев. – Как я понимаю, взять их вам не удалось.

– Отчего же. Именно удалось. Семерых. Думаю, этого достаточно. Шестеро из Мели: местный житель, грузинский ополченец и четверо мотострелков. И еще один из тех, кто брал их в плен, к сожалению, – и неожиданно, совсем другим голосом. – Полагаю, проведение опытов поможет найти другие, более удобные, способы их уничтожения.

– Полковник….

Петренко ответил резко:

– Я сожалею, что вынужден вам напомнить, но все они мертвы. А на мертвых женевская конвенция не распространяется.

Корнеев встал, держа трубку правой рукой. Левой он уперся в крышку стола. Вытер липкое от холодного пота лицо ладонью.

– Хорошо, я отдам приказ. Через полчаса вертолеты будут над вами. Перегруппируйтесь, дождитесь конца бомбардировки и убедитесь, что ни одного человека… ни одного неживого, больше нет. Дождитесь прибытия бригады по уничтожению. Полагаю, их всех придется сжечь, – устало произнес он. – На всякий случай. А после сами с подробным докладом ко мне. И прошу вас, будьте осторожны. Очень прошу, – добавил он, медленно садясь, оседая в кресло.

– Так точно, товарищ генерал-полковник, – четко ответил Петренко, заканчивая разговор. Корнеев без сил положил трубку на рычаги. И несколько минут сидел, пустыми глазами глядя прямо перед собой. Но затем собрался, встряхнулся. Щелкнув кнопкой селектора, произнес:

– Василенко, мне нужен мониторинг по Абхазии. Любая информация о разрушениях на кладбищах республики. Подчеркиваю, любая.

– Так точно, Владимир Алексеевич.

Связь оборвалась. Корнеев снова остался один. Наедине с подступившими, обложившими со всех сторон, мыслями. От которых теперь уже точно некуда было бежать.

17.

Косой прятался до самой середины этого бесконечного дня. Сперва в том самом склепе, где они с Чумой заночевали, потом переменил диспозицию, когда человек в черном костюме ушел куда-то, а его место заняли другие люди – тоже в черном. Но не праздные гуляки, как этот чудик, а специалисты своего дела. Изучавшие могилы, в том числе и ту, куда провалился сам Косой, записывающие, докладывающие начальству. Косой поначалу принял их за милиционеров в штатском, но потом убедился – нет, скорее всего служба безопасности. Только она умеет так безнаказанно совать нос куда угодно, даже в те места, где живому делать явно нечего. Уж что-что, а страх перед нежитью у них отсутствовал. В отличие от Косого, теперь в его воображении укусивший Чуму человек и представлял ту самую нежить. Где-то в глубине помутившегося рассудка, некая мысль подсказывала, что иначе быть не может, и он, лишенный прошлого и будущего, соглашался, ибо привык доверять тем мыслям, что навещали его опустошенную голову в минуты редких просветлений.

В этот раз мысли, прорвавшие завесу, советовали на время покинуть кладбище. Пока федералы не уйдут. Если, не дай бог, конечно, не сыщут его убежище, а следом, и его самого, ведь тогда можно будет загреметь за осквернение. Повесить на жалкого бомжа осквернение могил, даже таким нечеловеческим способом – проще не придумаешь. Правоохранительные органы никогда не церемонились с их племенем.

Службисты уходить никак не собирались пока, видимо, все же нашли – не то шмотки, не то Чуму – вот странно, он совсем забыл о своем товарище. Только сейчас дырявая память возвернула воспоминания о человеке, обучившим его новой жизни. Косой забеспокоился было, вылез из склепа. И в самый последний момент увидел, как совсем рядом прошел службист, волоча тряпки Чумы. Он забился в глубь склепа и заставил все мысли замолчать. Это единственное, что он мог сделать для собственной безопасности. Раз уж Чуму поймали, и раз все так скверно выходит, оставалось только надеяться, что он не сразу расколется и не выдаст своего товарища. Хотя надежда эта и была маленькой, и душу грела слабо, Чума боялся любой угрозы, так что Косому оставалось только тихонечко лежать в склепе, ходить под себя и вслушиваться в тишину.

Склеп, где он прятался от федералов, располагался всего в сотне метров от входа, он услышал как машина, шурша шинами, выехала с территории, а следом за ней, еще одна. Самих машин он не видел, только их шум слышал. Да еще скрип петель закрываемых ворот. Более чем странная прихоть службистов. А в том, что именно они закрыли кладбище, Косой никак не сомневался. Как и в том, что Чумы на кладбище он не найдет.

Косой подождал еще какое-то время. И только когда нетерпение стало невыносимым, выбрался из загаженного склепа. Извиняясь перед неизвестным, вернее, неизвестной четой, за свою несдержанность. Несколько раз поклонился им, прося прощения, а потом побежал к воротам.

Да, кладбище оказалось закрытым. Значит, выбраться можно через ту дыру, что в противоположной его части, у парка, Косой отправился туда. И, достигнув цели своего путешествия, отпрянул: за стеной находились люди. Четверо мужчин попивали пивцо, с таким удовольствием, что у Косого в глазах помутилось, и в горле ком застрял. Косой отошел от стены, невольно вспомнив о совместных с Чумой припасах. Нашел старый заброшенный склеп, заглянул внутрь – и едва не вскричал от радости. Все пожитки, все припасы, оказались на месте. Ничего не тронуто. Он потер руки, влез внутрь и перепроверил. Но радость была недолгой, снова вспомнил о Чуме, – мало ли о чем его будут допрашивать, и как он себя поведет… да нет, как поведет, это понятно, стоит только начать допрашивать. Значит, надо перепрятывать.